Ниже рассказы ветеранов.
Рассказывает Иван Александрович Комиссаров.
Летом 1943 года в бою у моего земляка Ивана Пахомовича Власова выбило затыльник автомата ППШ, и он неожиданно получил затвором в лоб. В сердцах отбросил автомат в сторону и сказал: «Гады, посылают на смерть, да еще говённое оружие дают». В тот же день Ивана Пахомовича арестовали, отдали под трибунал и отправили в штрафную роту. (скорее всего за порчу оружия)
На Карельском фронте были и штрафной батальон, и штрафные роты. Воевали в них «до первой крови», то есть до тех пор, пока не убьют или не ранят. Иван Пахомович вскоре вернулся к нам в отряд и воевал до 1944 года. В 1944 году он погиб в бою.
Автомат ППШ здорово проигрывал финскому автомату «суоми». Что касается затыльника, то в финском автомате, после того, как вставишь боевую пружину, его нужно было завинтить по резьбе. Потому вероятности получить травму не было. В нашем автомате затыльник просто защелкивался, и была реальная вероятность получить затвором в лоб. Такие случаи бывали.
Автомат «суоми» был на 600 граммов тяжелее ППШ, поэтому не все партизаны соглашались его брать в дальние походы. Однако по своим боевым характеристикам он был лучше нашего. Прежде всего, при стрельбе у него не было сильной отдачи. ППШ прыгает в руках, как козел. Ну, первые две пули, может быть, и попадут в цель, а остальные едва ли. Дело заключалось в том, что у «суоми» задняя часть была толстая, а передняя, где расположены боёк и выбрасыватель, тоньше. Это давало преимущество в балансировке оружия. Далее. Боевая пружина в нашем автомате навита из одной проволочной нити, а в финском из трех. Поэтому затвор у них ходит почти без зазора, плавно, не бьёт, что в свою очередь дает хорошую кучность боя.
Лично я ходил в походы с автоматом «суоми». Но был еще и немецкий автомат, назывался «38/40». Помню, много писали о том, что немцы такие вот чистюли, что даже в бой ходят в белых перчатках. Да, на самом деле им выдавали перчатки. Но совсем для другого дела. Автомат «38/40» не имел защитного кожуха, и если дать из него одну-две очереди, ствол нагревался до такой степени, что кожа могла слезть с руки. Так что им выдавали перчатку на левую руку. Чтобы не обжигаться.
Гранату РГД называли «хлопушка», ее можно было бросить далеко. Однако она требовала большой выдержки и самообладания. У нетерпеливых она, как правило, не взрывалась. Дело было в том, что перед броском ее нужно было сильно встряхнуть. Механизм воспламенения запускался только от встряхивания.
Граната Ф-1 была не в пример лучше и мощнее, но также требовала повышенной аккуратности. Бывало, от нее партизаны гибли сами. Так погиб мой хороший товарищ по отряду Иван Афоничев (У). В середине февраля 1944 года тремя отрядами мы разгромили финский гарнизон в дерене Конда, а затем вышли из похода на свой Пудожский берег, разложили костры, сварили еду и стали отдыхать. Афоничев полез в карман за сухарем и нечаянно вытащил чеку из гранаты… Видимо, в бою Иван хотел ее использовать, но не пришлось. Тогда он вставил чеку обратно, но «усики» не загнул… Граната взорвалась в кармане фуфайки, Ивана разорвало почти пополам и нескольких партизан ранило осколками.
А когда ходили за Онежское озеро, предпочитал нашу винтовку. Дело в том, что на озере видимость большая, а у винтовки дальность прицельного выстрела очень высока. Стрелял я неплохо. За 400 метров человека, идущего в полный рост, сбил бы запросто. И не только я один. А из автомата достанешь только на 250-300 метров, и все. Один человек с винтовкой на озере будет успешно воевать с десятком автоматчиков и не подпустит их ближе, чем на 500 метров.
Рассказывает Борис Степанович Воронов
Винтовка была незаменима в походах за Онежское озеро. Однажды нас отправили с Пудожского берега силами двух отрядов оседлать дорогу Шелтозеро-Петрозаводск. Но скрытно подойти не удалось, нас обнаружили еще на подходе к берегу. Там оказались поля мин-растяжек, и много ребят на них подорвалось. И вот положение: на берег выходить бесполезно, там ждут хорошо укрепившиеся финны, и откатываться опасно, могут преследовать. Мы отошли с километр-полтора в торосы, заняли круговую оборону, и даже не пытались уходить на свой берег. Финны несколько раз попробовали большими группами накатить на нас с разных сторон, да ничего у них не вышло.
Преимущество нам дало только то, что винтовок оказалось много. Не подойдешь. Каким бы белым ни был маскхалат, он все равно заметен. Через прицел видишь: «пятно» движется. А спецы мастерски из винтовки стрелять у нас всегда были…
Удивляюсь, как в кино теперь показывают стрельбу из автомата «от брюха». Никогда в ту войну так не стреляли ни мы, ни финны. Каждый старался прицельный огонь вести, а не так, как показывают, -- в Божий свет…
Когда появились первые 15-зарядные «симоновки», партизаны быстро наловчились переоборудовать их на автоматическую стрельбу. Для этого снимали личинку, и винтовка одиночными больше не стреляла, а давала очередь по три-четыре пули. Это было, конечно, неэкономично, но стрельба оказывалась гораздо точнее, чем из автомата.
В каждом партизанском отряде были свои снайперы и по две снайперские винтовки с оптическим прицелом. «Бромид» (С), то есть винтовка или карабин с насадкой для бесшумной стрельбы, выдавался только разведчикам. При выстреле с таким глушителем-насадкой был слышен только щелчок затвора и свист пули. Самого выстрела никто не слышал.
В походе партизанской бригады И. А. Григорьева летом 1943 года все командиры носили «маузеры». Они были удобны. Ложе вставлялось в специальный крепеж на колодке, и можно было стрелять с плеча. И кассеты можно было дополнительно подставить на 25 патронов. Комбриг Иван Антонович Григорьев носил автомат и «маузер», комиссар бригады Николай Павлович Аристов только «маузер», поскольку я со своим неплохим вооружением был у него связным и автоматчиком. «Маузеры» были у начальника штаба Д. И. Колесника, Николая Григорьевича Пименова и у всех командиров отрядов.
Вспоминает Михаил Иванович Захаров.
Всю войну проносил на себе ручной пулемет Дягтерева, был в отряде пулеметчиком. Сам пулемет весил пуд -- 16 килограммов, да два полных диска с собой по 47 патронов в каждом: один диск на пулемете, второй в вещевом мешке. Кроме того, в мешке за спиной еще патронов минимум на два диска – сто штук. Да две гранаты, да продуктов не меньше пуда. Можно, конечно, меньше, идти будет легче, только наголодаешься вдоволь… Вспоминаю теперь эти наши бесконечные походы, бои, ночевки и диву даюсь: как выдержали?!
Однако самое тяжелое было это не груз за плечами и не пулемет. Самыми тяжелыми были голод и холод. Вспоминаю, как в 1941-1942 годах нас гоняли-преследовали финны. По 70 километров, без остановки, без нормального отдыха и еды. Идем, идем, идем… Ну, вроде, оторвались от преследования, можно отдохнуть и поесть. Только остановились – снова собаки лают, стрельба, снова в оборону, и отход. И некоторые отставшие, смотришь, уже впереди всех. Откуда только силы берутся? Жить-то хочется.
После войны меня часто спрашивали, сколько я финнов убил лично? Всегда отвечал одинаково: не знаю. Наверное, сколько-то убил. Приходилось много раз участвовать в бою, бить по автомашинам из засад. Но чтобы вот так – как на ладони – видеть, что вот я лично убил, -- такого не помню. Бой – это вообще особое состояние. В бою не чувствуешь, как течет время, там многое не так. И уж конечно, никто не считает: убил -- не убил. Товарищи рядом, сам цел, и слава Богу! В каждом донесении наши командиры докладывали в штаб: уничтожено столько-то солдат и офицеров противника. С точностью до человека. Но кто, где и когда считал? И как это можно сделать реально? В лесу, на болоте, во время, когда и отряд, и противник постоянно движется? Ответ: никто, нигде и никак.
Так что о своем личном счете не скажу, не знаю. А пулемет Дегтярева – отличная машина. Когда пулеметчик в строю, когда партизаны слышат, как я их поддерживаю огнем, у них и настроение в бою другое, они и смелее, и решительнее действуют. Пулеметчика в отряде всегда оберегали. Ну а враг, соответственно, старается в первую очередь поразить именно пулеметчика. Мы ему были, как кость в горле. Только вот не всегда это им удавалось.
Рассказывает Наталья Никитична Пастушенко (Сидорова).
Кажется, в начале лета 1942 года мы сделали засаду на дороге, которая шла из финского тыла в сторону фронта. В дорожное полотно заложили мину, на которой подорвалась автомашина. В кузове у нее оказались ящики с новенькими автоматами «суоми». Это оружие противник доставлял своим войскам на передовую. Все тогда в нашем отряде «Вперед» запаслись этими автоматами. Автомат «суоми» был неплохой, надежный, но не всем он нравился. Тяжелый был.
А начинали-то мы с нашими трехлинейками. Оденешь, бывало, за ремень на плечо, а приклад по снегу чертит…
Потом нам, девчонкам, выдали короткие и легкие отечественные автоматы ППС. Они били неплохо. Кроме того, были у нас пистолеты, в начале немецкие «парабеллумы», потом наши «ТТ». Еще на ремень, под фуфайку, мы вешали маленькие такие пистолетики, не помню уже какой марки. Это чтобы успеть выстрелить в себя, если уж ничего другого не останется.
У нас на базе в Лехте было свое стрельбище, мы там тренировались в стрельбе. Я стреляла из пистолета неплохо. Конечно, главная забота медицинской сестры в бою другая. Но редко когда удавалось обойтись без стрельбы и нам. Бой в лесу ведь такой, что не знаешь, где может оказаться противник: и спереди, и сбоку, и сзади, куда оттаскиваешь и где перевязываешь раненых. Никакого тыла там не бывает. Всегда должен быть готов и атаковать, и защищаться.